– Хорошо, я схожу, – вздохнула я.

Я натянула джинсы и серую толстовку. Погода в середине лета выдалась довольно прохладной. Я натянула капюшон низко на голову и вышла за калитку.

Чтобы уменьшить вероятность встречи с врагами, я пошла через пустырь, и вышла к зданию почты с другой стороны.

Я хотела уже толкнуть дверь, но тут вдруг увидела объявление на двери. Почта закрыта на ремонт. И даны адреса ближайших почтовых отделений. Я застонала – они все были так далеко.

Но делать нечего, придется идти. Я шла по самому краю дороги, пробираясь чуть ли не по кустам, чтобы сделаться более незаметной. Через двадцать минут я дошла до почты.

Я быстро открыла дверь и вошла внутрь. И выдохнула от облегчения. Я немного боялась открытых пространств, где я вся была на виду. Куда легче находиться в четырех стенах.

Я провела на почте полдня. Сначала отстояла огромную очередь, затем долго заполняла бланк – переписывала его несколько раз из-за ошибок – а потом мою посылку оформляли целую вечность.

Наконец, я вышла из здания. Снова почувствовала себя неуютно. Я пошла другой дорогой – в обход. Эта дорога была менее людной.

Начался дождь. Колючий, холодный. Дождь становился все сильней и сильней. Моя толстовка вскоре промокла.

Я шла по дороге, черпая кроссовками лужи.

Вдруг за спиной послышался шум мотора. Мимо, обдав меня сырым ветром, на квадроцикле пронесся парень.

По телу пробежала волна электричества. Ноги подкосились. Я не видела лица парня, но каждой клеточкой своего тела почувствовала рядом Его присутствие.

Стас. Он не видел меня.

Я не помню, как добралась до дома.

Дома меня распирало от любопытства. Несмотря на то, что Дашка была в роуминге, я написала ей. Спросила: есть ли у Стаса квадроцикл? Она ответила, что есть. Отец подарил ему квадроцикл, чтобы хоть чем-то его заинтересовать и отвлечь от его жутких увлечений.

Этим же вечером, к большому огорчению бабушки, я уехала обратно. В такую далекую и безопасную Москву.

На станции я забилась в самый дальний угол. Когда подошла электричка, я быстро открыла дверь и вошла внутрь. И выдохнула от облегчения.

Дома меня встретили хмурые мама с дядей Костей. Я испугалась – неужели я что-то натворила? Стала напряженно думать, но так и не вспомнила ничего, чем я могла бы вызвать их недовольство.

– Томочка, – смущенно сказала мама. – Нам с дядей Костей надо с тобой серьезно поговорить.

Ох, как я не любила подобное начало разговора… По их смущенным улыбкам и бегающему взгляду я поняла, что в этот раз накосячили они, а не я. Они что-то натворили и не знали, как мне об этом сказать.

Мы сели за кухонный стол.

– Тома, – начала мама свой странный разговор, – ты же знаешь, в нашей семье последнее время трудновато с деньгами.

Я кивнула.

– Дядя Костя хорошо получает, только работая по контрактам…

Я снова кивнула. Он часто уезжал в командировки. Обычно командировки частые и недолгие – он уезжал на несколько дней. Я не понимала, к чему мама клонит.

– Дочка, ты же знаешь, я устроилась на новую работу… Работа аудитора – это вечные проверки, вечные командировки… Порой меня не бывает дома по семь дней в неделю.

Я насторожилась. Мне казалось, что я стала улавливать, к чему она клонит.

– Ты находишься дома совсем одна, а это не годится. Я вся на нервах на работе – как ты там одна?

– Но я уже не маленькая! – стала спорить я. – Мне четырнадцать! Я сама могу о себе позаботиться!

Но мама только качала головой. И продолжила:

– И мы с Костей решили, что тебе будет лучше снова переехать к бабушке и вернуться в свою старую школу.

Внутри у меня все похолодело. Вернуться в школу? В мою старую школу?

В той школе учился человек, который желал мне смерти.

– Нет! Я не перееду туда! – горячо кричала я, нервно ходя по кухне. – Я уже взрослая! Я могу сама за собой присмотреть! Мне не нужна бабушкина забота!

– С бабушкой тебе будет лучше, – настаивала мама. – За тобой должен присматривать кто-то из взрослых, я не допущу, чтобы ты жила одна круглые сутки.

– Но что? Что я сделаю? – отчаянно спросила я. – Подожгу квартиру? Напущу полный дом наркоманов?

– Конечно, нет, – поспешно ответила мама, – мы так не думаем. Но все равно. Ты должна быть под присмотром. Это не обсуждается.

Я тяжело опустилась на стул. Я была послушной девочкой. Я не умела спорить с мамой.

Что же они делали со мной?

Разрушали мою жизнь, вот что.

Я уступила. Но дальше возник спор по поводу школы. Я категорически отказывалась возвращаться в свою старую школу, и несколько недель мы с мамой обходили другие школы в городе. Возникла большая беда – в округе всего три школы, и в двух из них девятые классы переполнены. Были места в школе в соседнем городе – но там классы простые, а не гимназические. Я была согласна на это, но маме шепнул кто-то из учителей, что простой класс в той школе равняется классу коррекции, и мама впала в ужас.

У меня не было выхода.

Мне пришлось возвращаться в свою прошлую жизнь.

Глава 14

Первое сентября. Я проснулась за полчаса до будильника. Когда я открыла глаза, сон как рукой сняло. Долго плескала на лицо водой. Руки немного дрожали. Бабушка уже встала и делала на кухне очередной торт. Белый, с сахарными фигурками лебедей на верхушке – я знала это, потому что она показывала вчера эскиз. Сегодня многие справляют свадьбу. Пока что от торта были готовы только бисквитные коржи.

– Доброе утро, ба, – поздоровалась я.

– Доброе утро, Томочка! Как спалось? Нервничаешь? Первое сентября… Новая школа…

– Немного страшно, – честно призналась я. Я помыла турку, налила воду и поставила ее на огонь.

– Не переживай! Все пройдет хорошо. Ты же уже училась в этой школе, тебе все должно быть знакомо… А ребята, я уверена, тебя примут и ты быстро со всеми подружишься.

Я рассматривала причудливые абстрактные узоры на турке. Узоры напоминали мне кошачьи мордочки. Я не стала делиться с бабушкой своими опасениями по поводу того, примут ли меня ребята…

Вода закипела. Я засыпала ложку кофе, подождала, пока пена поднимется, и сняла турку с плиты. Налила кофе, добавила молока. Села на краешек стола, чтобы не мешать бабушке. Она возилась со всякими мисочками. Я грела о чашку ледяные руки. Холодно. Почему так холодно? Вот-вот начнут стучать зубы.

– Съешь творожок в холодильнике, – сказала бабушка.

– Не хочется, – ответила я. Мысль о еде вызывала тошноту. – Где дедушка?

– Уже укатил на работу.

Дедушка обычно добирался до работы на велосипеде.

Бабушка стала напевать под нос какую-то мелодию. Пахло сладкой выпечкой, но если обычно этот запах вызывал аппетит, то сейчас от него тошнило.

Я сполоснула чашку. Пошла в ванную мыть волосы. Долго сушила их феном и вытягивала расческой, чтобы сделать их более гладкими. Посмотрела в зеркало. Вроде бы прямые, только на концах немного вились.

Я взяла из комнаты белую рубашку и черные брюки и спустилась вниз гладить. Погладила только рубашку, на брюки просто прыснула водой и разгладила руками. Оделась. Посмотрела в зеркало – я выглядела, как мальчишка. Рубашка длинная, свободная. Брюки строгие, зауженные снизу. Густо подвела глаза черной подводкой. Вот так лучше. Так я хотя бы стала похожей на девчонку.

Грубые черные ботинки на шнурках, черная куртка из кожзама и кожаный рюкзак завершили образ. Так не хотелось выходить из дома! Прежде чем открыть дверь, я немного постояла, собираясь с духом. Это тяжело – сделать первый шаг. Добровольно шагнуть в логово к хищнику. Идти на смерть.

«Славься, Цезарь, идущие на смерть приветствует тебя», – почему-то вспомнились мне слова гладиаторов. «Ave, Caesar, morituri te salutant». Хм… В московской школе я учила латынь, но не помню, чтобы мы проходили эту фразу.

Я попрощалась с бабушкой, услышала в ответ пожелание удачи и открыла дверь. На улице светило солнце, но было довольно прохладно. Хорошо, что я надела куртку.